Хлебников Велимир

(1885 — 1922)

Еще юношей Виктор Владимирович Хлебников начал поиски «основного закона времени». Закон должен был помочь его попыткам найти оправдание смертям. Он и дальше будет чудить, ставя своими проектами в тупик почтенную публику, и хотя ему отмерено было судьбой немного времени — до ранней смерти в 1922 году, он упорно продолжал своей деятельностью, своими странными идеями пытаться вернуть человечество как бы к своей основе — человеку, понять его, измениться ради его благополучия и естественного счастья.

Может, эта глубокая заинтересованность и понимание всего живого как центра мироздания пришло к Хлебниковым из раннего детства, когда, родившись в главной ставке Малодербетовского улуса Астраханской губернии (ныне село Малые Дербеты, Калмыкия), он часто с отцом — естественником-орнитологом и лесоводом, ставшим впоследствии основателем первого в СССР заповедника, участвовал в поездках по нехоженным местам, вел фенологические и орнитологические записи. А семье приходилось ездить за отцом много: в 1891 году он был переведён в Волынскую губернию, в 1895-м — в Симбирскую, а в 1898 году семья переехала в Казань. Мальчик учился в разных гимназиях, а осенью 1903 года поступил на математическое отделение физико-математического факультета Казанского университета, где не преминул поучаствовать в студенческой демонстрации, посидеть месяц в тюрьме и после этого вернуться на естественное отделение того же физико-математического факультета и продолжить обучение. К 1904 году в жизни Хлебникова относятся и первые известные литературные опыты, не имевшие успеха, орнитологические исследования с 1904 по 1907 год, участие в экспедициях в Дагестан и на Северный Урал, публикация научных статей по орнитологии, попытки самостоятельного изучения японского языка с целью найти в нём особые формы выразительности, а еще увлечение творчеством русских символистов. В марте 1908 года Хлебников решился послать свои стихи поэту-символисту Вячеславу Иванову, чья статья «О весёлом ремесле и умном веселии», опубликованная в 1907 году в журнале «Золотое руно», произвела на него большое впечатление, и весной этого же года в крымском Судаке состоялось их личное знакомство. Попавший под влияние Иванова Хлебников в этот период написал около сотни стихотворений и пьесу «Таинство дальних», полную аллюзий на античную мифологию.

Принятый в декабре 1906 года в Общество естествоиспытателей Казанского университета на правах члена-сотрудника и издавший статью об открытии во время одной из экспедиций нового вида кукушки, Хлебников уже после 1906 года практически перестал уделять внимание как орнитологии, так и занятиям в университете, сосредоточившись на литературе. Ради этого огромного желания заниматься литературой Хлебников в 1908 году переезжает в Санкт-Петербург и зачислен в Санкт-Петербургский университет. Богемная жизнь, поэтические вечера, встречи и собрания — все это не мешает взявшему поэтический псевдоним Велимиру увлекаться языческой Русью и народным русским языком. Славянская тема нашла отражение во многих произведениях Хлебникова того периода — в своей пьесе «Снежимочка» он в числе действующих лиц выводит целый пантеон выдуманных языческих божеств, таких как снезини, смехини, Березомир, Древолюд и другие. Это было прямым продолжением начатой символистами тенденции.

Большую часть 1909 года поэт провёл в Святошине, пригороде Киева, где жили его родственники, а когда бывал в Петербурге, то участвовал в работе «Академии стиха» на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова, организованной в его квартире. Но к 1910 году «волшебство» академии и «башни» больше не работает для Хлебникова, и он с единомышленниками основал собственную группу — «будетляне» (от слова будет) и начал готовить выпуск сборника, который решено было назвать «Садок судей» и который был воспринят как открытая конфронтация с литературным миром. «Сборник переполнен мальчишескими выходками дурного вкуса, и его авторы прежде всего стремятся поразить читателя и раздразнить критиков», — писал Брюсов, который и сам любил подразнить публику. Считается, что «будетлян» можно назвать первой футуристической группой в русской литературе. Летом 1910 года Хлебников вместе с семьей Давида Фёдоровича Бурлюка едет в Таврическую губернию, где отец того служит в селе Чернянка управляющим имением графа Мордвинова. После этой поездки у будетлян появилось ещё одно самоназвание — «Гилея», по древнему названию этой местности. Поиски новизны и необычностей в этом мире продолжаются для Велимира, и в 1911 году он активно увлекается числами и закономерностями исторического развития, а уже в 1912 году в Херсоне на средства автора издаются его первая книга и брошюра «Учитель и ученик», в которой Хлебников попытался рассказать о найденных им «законах времени», в том числе, по мнению некоторых исследователей, предсказал бурные российские события 1917 года, Февральскую и Октябрьскую революции.

Перед «предсказанными» катастрофами случилась еще одна — летом 1914 года началась Первая мировая война, и, как и русско-японская, она побудила Хлебникова к поискам неких исторических закономерностей, которые помогли бы предвидеть события и не допустить новых войн. Этим он начинает заниматься летом, во время того, как снова гостит у родителей в Астрахани, периодически наезжает в Петербург, уже ставший Петроградом, и два месяца жил рядом у друзей в Шувалове, пригороде столицы. Хаотичные побеги от самого себя и всего происходящего вокруг продолжатся и в 1915 году — в начале года он живёт в Астрахани, летом в Москве и на даче у Бурлюков в Михалёве, во второй половине года — в Петрограде с частыми посещениями дачной местности Куоккала (ныне посёлок Репино в Курортном районе Санкт-Петербурга), где в то время находились дачи многих деятелей искусства и где собиралась богема.

«Законы времени» Хлебников пытается применить не только к народам и цивилизациям, но и к отдельным людям: к примеру, он вычислил закономерность, согласно которой все значимые события в жизни Пушкина происходили с промежутком в 317 дней (число 317 Хлебников называл одним из важнейших в судьбах людей и народов ещё в брошюре «Учитель и ученик»). Доклад, посвящённый этому, а также связи между скоростью света и скоростями Земли, Хлебников прочитал перед кругом учёных-математиков в квартире Осипа Брика, но не получил у них поддержки. Хотя определенное признание трудов Велимира все же имело место — Хлебников был избран друзьями виртуальным «Королём Времени», чуть позже, в феврале 1915 года, было основано утопическое «Общество председателей земного шара» или «Союз 317». Хлебников намеревался создать общество из 317 членов — лучших людей со всей планеты, которые бы правили идеальным всемирным «Государством времени». Намерения его были выражены в декларации «Труба марсиан», под которой стояло пять подписей, в том числе и уже за два года до этого покончившего с собой поэта Божидара. Одними из первых «председателей земного шара», помимо самого Хлебникова, были новый друг Хлебникова Дмитрий Петровский и Вячеслав Иванов; затем в число председателей вошли (многие, правда, даже и не зная о том) Давид Бурлюк, Маяковский, Каменский, Асеев, Рюрик Ивнев, Кузмин, Рабиндранат Тагор и другие счастливцы.

Вообще, способность декадентов первой четверти XX века руководить вселенной была уникальной, но в данном конкретном случае дело, видимо, зашло слишком далеко, и, когда весной 1916 года Хлебникова, бывшего в Астрахани, мобилизовали на военную службу, в пехотный полк, находившийся в Царицыне, то военным психиатрам пришлось вмешаться уже через месяц и констатировать, что «состояние психики никоим образом не признаётся врачами нормальным», после чего поэту назначили комиссию сначала в Царицыне, потом в Казани потом еще и в Астрахани. Таким образом, Велимир добрался в гости к Николаю Асееву в Харьков. Психиатрические комиссии продолжались до конца года. Хлебников попеременно жил то в больнице, то в казарме в Астрахани и Царицыне. В декабре его перевели в Саратов, а в начале весны 1917 года Хлебникову был предоставлен пятимесячный отпуск. Он сразу же уехал в Харьков и после этого в армию уже не вернулся.

В течение 1917–1918 годов поэт, не переставая, путешествует по тогдашним российским просторам — Киев, Харьков, Таганрог, Царицын и Астрахань, периодически заезжает в Петроград, чтобы написать «Письмо в Мариинский дворец» от имени «председателей Земного шара»: «Правительство земного шара постановило: считать Временное правительство временно не существующим» и встретить через два дня после этого Октябрьскую революцию, которую Хлебников предпочтет наблюдать из Москвы, а затем и из Астрахани. Что конкретно делал Велимир во время пребывания в 1918 году в Нижнем Новгороде, известно неточно, но вот в очередное посещение Астрахани он даже имел постоянную работу — почти пять месяцев сотрудничал в газете «Красный воин», органе Астраханского военного совета. И в это время участвовал в литературной жизни Астрахани и планировал издать многоязычный литературный сборник на русском, калмыцком, персидском и других языках.

Неудивительно после всей этой бурной деятельности, что часть 1919 года Хлебников провёл в психиатрической лечебнице, известной в Харькове как Сабурова дача. Этот период стал чрезвычайно плодотворным для Хлебникова: он написал большое количество небольших стихотворений, поэмы «Лесная тоска» и «Поэт». Позднее, в 1920 году, появятся еще поэмы — утопическая с названием «Ладомир» и поэма «Разин» с подзаголовком «заклятье двойным теченьем речи, двояковыпуклая речь», каждая из примерно четырёхсот строк которой представляет собой палиндром — это когда число, буквосочетание, слово или текст одинаково читаются в обоих направлениях. Наверняка современники отметили это занимательное творчество, но диагноз не позволяет Велимиру Владимировичу спокойно дожидаться похвал на одном месте, и осенью 1920 года Хлебников оказался в Баку, где по инициативе Коминтерна проходил Первый съезд народов Востока, ведь Азия всегда интересовала поэта. После него поэт решил не возвращаться в Харьков, а пробраться ещё дальше на восток, в Персию. Вскоре его замысел был осуществлён, но до этого Хлебников успел съездить в Ростов-на-Дону, где местная театральная студия осуществила постановку его пьесы «Ошибка смерти», потом в Армавир, а также и в Дагестан, затем после этого он ещё несколько месяцев проведет в Баку.

Идея с Персией воплотилась в жизнь волшебным образом: в начале 1921 года советская Россия, поддерживавшая антиправительственное восстание на севере Ирана, сформировала в Баку персидскую красную армию (Персармию), которая была направлена в Персию. Хлебников был приписан к армии в качестве лектора и в апреле 1921 года отправился в Энзели. Там он свёл знакомство с несколькими дервишами, а также сам стал известен среди местных жителей как «русский дервиш». Из Энзели Персармия переместилась в Решт, а оттуда — в Шахсевар, по направлению к Тегерану. Там Хлебников устроился на службу к местному хану в качестве воспитателя его детей. Поработать там ему довелось лишь месяц — из-за измены одного из главнокомандующих революционными войсками наступление на Тегеран было приостановлено, а Хлебников в августе 1921 года вернулся в Россию.

Обычное мероприятие для «председателя земного шара», постигающего «основные законы времени». Но даже и для него когда-то должен был закончиться этот лихорадочный забег по кругу пространств и времен — и, оказавшись, как обычно, неизвестно почему в местечке Санталово Крестецкого уезда Новгородской губернии, он там слег с лихорадкой, а потом случился паралич, и через несколько недель Велимир Хлебников был похоронен на погосте в деревне Ручьи той самой Новгородской губернии, но в 1960 году останки поэта были перезахоронены на Новодевичьем кладбище в Москве.

Признание все же нашло этого русского «одинокого лицедея» с его парадоксальной оригинальностью, отражавшей его по-детски упоенное познание мира, поэта и прозаика, одного из крупнейших деятелей русского авангарда, входившего в число основоположников русского футуризма, реформатора поэтического языка, экспериментатора в области словотворчества. Но все же главное было в том, что он привлекал внимание людей к проверенной им лично аксиоме — никакие математические попытки найти оправдание войнам и человеческим смертям не сошлись с результатом. Оправдания нет. Вот только есть ли надежда на то, что услышат еще потомки поэта, основу миросозерцания которого составляли бескорыстие, стремление к добру и справедливости и новаторская попытка спасти мир и все живое в нем, которые он искренне любил.

Хлебников Велимир

Еще юношей Виктор Владимирович Хлебников начал поиски «основного закона времени». Закон должен был помочь его попыткам найти оправдание смертям. Он и дальше будет чудить, ставя своими проектами в тупик почтенную публику, и хотя ему отмерено было судьбой немного времени — до ранней смерти в 1922 году, он упорно продолжал своей деятельностью, своими странными идеями пытаться вернуть человечество как бы к своей основе — человеку, понять его, измениться ради его благополучия и естественного счастья.

Может, эта глубокая заинтересованность и понимание всего живого как центра мироздания пришло к Хлебниковым из раннего детства, когда, родившись в главной ставке Малодербетовского улуса Астраханской губернии (ныне село Малые Дербеты, Калмыкия), он часто с отцом — естественником-орнитологом и лесоводом, ставшим впоследствии основателем первого в СССР заповедника, участвовал в поездках по нехоженным местам, вел фенологические и орнитологические записи. А семье приходилось ездить за отцом много: в 1891 году он был переведён в Волынскую губернию, в 1895-м — в Симбирскую, а в 1898 году семья переехала в Казань. Мальчик учился в разных гимназиях, а осенью 1903 года поступил на математическое отделение физико-математического факультета Казанского университета, где не преминул поучаствовать в студенческой демонстрации, посидеть месяц в тюрьме и после этого вернуться на естественное отделение того же физико-математического факультета и продолжить обучение. К 1904 году в жизни Хлебникова относятся и первые известные литературные опыты, не имевшие успеха, орнитологические исследования с 1904 по 1907 год, участие в экспедициях в Дагестан и на Северный Урал, публикация научных статей по орнитологии, попытки самостоятельного изучения японского языка с целью найти в нём особые формы выразительности, а еще увлечение творчеством русских символистов. В марте 1908 года Хлебников решился послать свои стихи поэту-символисту Вячеславу Иванову, чья статья «О весёлом ремесле и умном веселии», опубликованная в 1907 году в журнале «Золотое руно», произвела на него большое впечатление, и весной этого же года в крымском Судаке состоялось их личное знакомство. Попавший под влияние Иванова Хлебников в этот период написал около сотни стихотворений и пьесу «Таинство дальних», полную аллюзий на античную мифологию.

Принятый в декабре 1906 года в Общество естествоиспытателей Казанского университета на правах члена-сотрудника и издавший статью об открытии во время одной из экспедиций нового вида кукушки, Хлебников уже после 1906 года практически перестал уделять внимание как орнитологии, так и занятиям в университете, сосредоточившись на литературе. Ради этого огромного желания заниматься литературой Хлебников в 1908 году переезжает в Санкт-Петербург и зачислен в Санкт-Петербургский университет. Богемная жизнь, поэтические вечера, встречи и собрания — все это не мешает взявшему поэтический псевдоним Велимиру увлекаться языческой Русью и народным русским языком. Славянская тема нашла отражение во многих произведениях Хлебникова того периода — в своей пьесе «Снежимочка» он в числе действующих лиц выводит целый пантеон выдуманных языческих божеств, таких как снезини, смехини, Березомир, Древолюд и другие. Это было прямым продолжением начатой символистами тенденции.

Большую часть 1909 года поэт провёл в Святошине, пригороде Киева, где жили его родственники, а когда бывал в Петербурге, то участвовал в работе «Академии стиха» на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова, организованной в его квартире. Но к 1910 году «волшебство» академии и «башни» больше не работает для Хлебникова, и он с единомышленниками основал собственную группу — «будетляне» (от слова будет) и начал готовить выпуск сборника, который решено было назвать «Садок судей» и который был воспринят как открытая конфронтация с литературным миром. «Сборник переполнен мальчишескими выходками дурного вкуса, и его авторы прежде всего стремятся поразить читателя и раздразнить критиков», — писал Брюсов, который и сам любил подразнить публику. Считается, что «будетлян» можно назвать первой футуристической группой в русской литературе. Летом 1910 года Хлебников вместе с семьей Давида Фёдоровича Бурлюка едет в Таврическую губернию, где отец того служит в селе Чернянка управляющим имением графа Мордвинова. После этой поездки у будетлян появилось ещё одно самоназвание — «Гилея», по древнему названию этой местности. Поиски новизны и необычностей в этом мире продолжаются для Велимира, и в 1911 году он активно увлекается числами и закономерностями исторического развития, а уже в 1912 году в Херсоне на средства автора издаются его первая книга и брошюра «Учитель и ученик», в которой Хлебников попытался рассказать о найденных им «законах времени», в том числе, по мнению некоторых исследователей, предсказал бурные российские события 1917 года, Февральскую и Октябрьскую революции.

Перед «предсказанными» катастрофами случилась еще одна — летом 1914 года началась Первая мировая война, и, как и русско-японская, она побудила Хлебникова к поискам неких исторических закономерностей, которые помогли бы предвидеть события и не допустить новых войн. Этим он начинает заниматься летом, во время того, как снова гостит у родителей в Астрахани, периодически наезжает в Петербург, уже ставший Петроградом, и два месяца жил рядом у друзей в Шувалове, пригороде столицы. Хаотичные побеги от самого себя и всего происходящего вокруг продолжатся и в 1915 году — в начале года он живёт в Астрахани, летом в Москве и на даче у Бурлюков в Михалёве, во второй половине года — в Петрограде с частыми посещениями дачной местности Куоккала (ныне посёлок Репино в Курортном районе Санкт-Петербурга), где в то время находились дачи многих деятелей искусства и где собиралась богема.

«Законы времени» Хлебников пытается применить не только к народам и цивилизациям, но и к отдельным людям: к примеру, он вычислил закономерность, согласно которой все значимые события в жизни Пушкина происходили с промежутком в 317 дней (число 317 Хлебников называл одним из важнейших в судьбах людей и народов ещё в брошюре «Учитель и ученик»). Доклад, посвящённый этому, а также связи между скоростью света и скоростями Земли, Хлебников прочитал перед кругом учёных-математиков в квартире Осипа Брика, но не получил у них поддержки. Хотя определенное признание трудов Велимира все же имело место — Хлебников был избран друзьями виртуальным «Королём Времени», чуть позже, в феврале 1915 года, было основано утопическое «Общество председателей земного шара» или «Союз 317». Хлебников намеревался создать общество из 317 членов — лучших людей со всей планеты, которые бы правили идеальным всемирным «Государством времени». Намерения его были выражены в декларации «Труба марсиан», под которой стояло пять подписей, в том числе и уже за два года до этого покончившего с собой поэта Божидара. Одними из первых «председателей земного шара», помимо самого Хлебникова, были новый друг Хлебникова Дмитрий Петровский и Вячеслав Иванов; затем в число председателей вошли (многие, правда, даже и не зная о том) Давид Бурлюк, Маяковский, Каменский, Асеев, Рюрик Ивнев, Кузмин, Рабиндранат Тагор и другие счастливцы.

Вообще, способность декадентов первой четверти XX века руководить вселенной была уникальной, но в данном конкретном случае дело, видимо, зашло слишком далеко, и, когда весной 1916 года Хлебникова, бывшего в Астрахани, мобилизовали на военную службу, в пехотный полк, находившийся в Царицыне, то военным психиатрам пришлось вмешаться уже через месяц и констатировать, что «состояние психики никоим образом не признаётся врачами нормальным», после чего поэту назначили комиссию сначала в Царицыне, потом в Казани потом еще и в Астрахани. Таким образом, Велимир добрался в гости к Николаю Асееву в Харьков. Психиатрические комиссии продолжались до конца года. Хлебников попеременно жил то в больнице, то в казарме в Астрахани и Царицыне. В декабре его перевели в Саратов, а в начале весны 1917 года Хлебникову был предоставлен пятимесячный отпуск. Он сразу же уехал в Харьков и после этого в армию уже не вернулся.

В течение 1917–1918 годов поэт, не переставая, путешествует по тогдашним российским просторам — Киев, Харьков, Таганрог, Царицын и Астрахань, периодически заезжает в Петроград, чтобы написать «Письмо в Мариинский дворец» от имени «председателей Земного шара»: «Правительство земного шара постановило: считать Временное правительство временно не существующим» и встретить через два дня после этого Октябрьскую революцию, которую Хлебников предпочтет наблюдать из Москвы, а затем и из Астрахани. Что конкретно делал Велимир во время пребывания в 1918 году в Нижнем Новгороде, известно неточно, но вот в очередное посещение Астрахани он даже имел постоянную работу — почти пять месяцев сотрудничал в газете «Красный воин», органе Астраханского военного совета. И в это время участвовал в литературной жизни Астрахани и планировал издать многоязычный литературный сборник на русском, калмыцком, персидском и других языках.

Неудивительно после всей этой бурной деятельности, что часть 1919 года Хлебников провёл в психиатрической лечебнице, известной в Харькове как Сабурова дача. Этот период стал чрезвычайно плодотворным для Хлебникова: он написал большое количество небольших стихотворений, поэмы «Лесная тоска» и «Поэт». Позднее, в 1920 году, появятся еще поэмы — утопическая с названием «Ладомир» и поэма «Разин» с подзаголовком «заклятье двойным теченьем речи, двояковыпуклая речь», каждая из примерно четырёхсот строк которой представляет собой палиндром — это когда число, буквосочетание, слово или текст одинаково читаются в обоих направлениях. Наверняка современники отметили это занимательное творчество, но диагноз не позволяет Велимиру Владимировичу спокойно дожидаться похвал на одном месте, и осенью 1920 года Хлебников оказался в Баку, где по инициативе Коминтерна проходил Первый съезд народов Востока, ведь Азия всегда интересовала поэта. После него поэт решил не возвращаться в Харьков, а пробраться ещё дальше на восток, в Персию. Вскоре его замысел был осуществлён, но до этого Хлебников успел съездить в Ростов-на-Дону, где местная театральная студия осуществила постановку его пьесы «Ошибка смерти», потом в Армавир, а также и в Дагестан, затем после этого он ещё несколько месяцев проведет в Баку.

Идея с Персией воплотилась в жизнь волшебным образом: в начале 1921 года советская Россия, поддерживавшая антиправительственное восстание на севере Ирана, сформировала в Баку персидскую красную армию (Персармию), которая была направлена в Персию. Хлебников был приписан к армии в качестве лектора и в апреле 1921 года отправился в Энзели. Там он свёл знакомство с несколькими дервишами, а также сам стал известен среди местных жителей как «русский дервиш». Из Энзели Персармия переместилась в Решт, а оттуда — в Шахсевар, по направлению к Тегерану. Там Хлебников устроился на службу к местному хану в качестве воспитателя его детей. Поработать там ему довелось лишь месяц — из-за измены одного из главнокомандующих революционными войсками наступление на Тегеран было приостановлено, а Хлебников в августе 1921 года вернулся в Россию.

Обычное мероприятие для «председателя земного шара», постигающего «основные законы времени». Но даже и для него когда-то должен был закончиться этот лихорадочный забег по кругу пространств и времен — и, оказавшись, как обычно, неизвестно почему в местечке Санталово Крестецкого уезда Новгородской губернии, он там слег с лихорадкой, а потом случился паралич, и через несколько недель Велимир Хлебников был похоронен на погосте в деревне Ручьи той самой Новгородской губернии, но в 1960 году останки поэта были перезахоронены на Новодевичьем кладбище в Москве.

Признание все же нашло этого русского «одинокого лицедея» с его парадоксальной оригинальностью, отражавшей его по-детски упоенное познание мира, поэта и прозаика, одного из крупнейших деятелей русского авангарда, входившего в число основоположников русского футуризма, реформатора поэтического языка, экспериментатора в области словотворчества. Но все же главное было в том, что он привлекал внимание людей к проверенной им лично аксиоме — никакие математические попытки найти оправдание войнам и человеческим смертям не сошлись с результатом. Оправдания нет. Вот только есть ли надежда на то, что услышат еще потомки поэта, основу миросозерцания которого составляли бескорыстие, стремление к добру и справедливости и новаторская попытка спасти мир и все живое в нем, которые он искренне любил.


Стихи О Симферополе

Стихи о России

О каких местах писал поэт

Крымское

Записи сердца. Вольный размер
Турки
Вырея блестящего и щеголя всегда — окурки
Валяются на берегу.
Берегу
Своих рыбок
В ладонях
Сослоненных.
Своих улыбок
Не могут сдержать белокурые
Турки.
Иногда балагурят.
Я тоже роняю окурок…
Море в этом заливе совсем засыпает.
Засыпают
Рыбаки в море невод.
Небо
Слева… в женщине
Вы найдете тень синей?
Рыбаки не умеют:
Наклонясь, сети сеют.
Рабочий спрашивает: «А чи я бачил?»
Перекати-полем катится собачка.
И, наклонясь взять камешек,
Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.
Под руководством маменьки
Барышня учится в воду камень кинуть.
На бегучие сини
Ветер сладостно сеет
Запахом маслины,
Цветок Одиссея.
И, пока расцветает, смеясь, семья прибауток,
Из ручонки
Мальчонки
Сыпется, виясь, дождь в уплывающих уток.
Море щедрою мерой
Веет полуденным золотом.
Ах! Об эту пору все мы верим,
Все мы молоды.
И начинает казаться, что нет ничего
невообразимого,
Что в этот час
Море гуляет среди нас,
Надев голубые невыразимые.
День, как срубленное дерево, точит свой сок.
Жарок песок.
Дорога пролегла песками.
Во взорах — пес, камень.
Возгласы: «Мамаша, мамаша!»
Кто-то ручкой машет.
Жар меня морит.
Морит и море.
Блистает «сотки» донце…
Птица
Крутится,
Летя. Круги…
Ах, други!
Я устал по песку таскаться!
А дитя,
Увидев солнце,
Закричало: «Цаца!»
И этот вечный по песку хруст ног!
Мне грустно.
О, этот туч в сеть мигов лов!
И крик невидимых орлов!
Отсюда далеко все видно в воде.
Где глазами бесплотных тучи прошли,
Я черчу «В» и «Д».
Чьи? Не мои.
Мои: «В» и «И».
По устенью
Ящерица
Тащится
Тенью,
Вся нежная от линьки.
Отсюда море кажется
Выполощенным мозолистыми руками в синьке.
День! Ты вновь стал передо мной, как
карапузик-мальчик,
Засунув кулачки в карманы.
Но вихрь уносит песень дальше
И ясны горные туманы.
Все молчит. Ни о чем не говорят.
Белокурости турок канули в закат.
О, этот ясный закат!
Своими красными красками кат!
И его печальные жертвы —
Я и краски утра мертвыя.
В эти пашни,
Где времена роняли свой сев,
Смотрятся башни,
Назад не присев!
Где было место богов и земных дев виру,
Там в лавочке — продают сыру.
Где шествовал бог — не сделанный, а настоящий,
Там сложены пустые ящики.
И обращаясь к тучам,
И снимая шляпу,
И отставив ногу
Немного,
Лепечу — я с ними не знаком —
Коснеющим, детским, несмелым языком:
«Если мое скромное допущение справедливо,
Что золото, которое вы тянули,
Когда, смеясь, рассказывали о любви,
Есть обычное украшение вашей семьи,
То не верю, чтоб вы мне не сообщили,
Любите ли вы “тянули”,
Птичку “сплю”,
А также в предмете “русский язык”
Прошли ли
Спряжение глагола “люблю”? И сливы?»
Ветер, песни сея,
Улетел в свои края.
Лишь бессмертновею
Я.
Только.
«И, кроме того, ставит ли вам учитель двойки?»
Старое воспоминание жалит.
Тени бежали.
И старая власть жива,
И грустны кружева.
И прежняя грусть
Вливает свой сон в слово «Русь»…
«И любите ли вы высунуть язык?»

Конец 1908

Алферово

Немало славных полководцев,
Сказавших «счастлив», умирая,
Знал род старинных новгородцев,
В потомке гордом догорая.

На белом мохнатом коне
Тот в Польше разбил короля.
Победы, коварны оне,
Над прежним любимцем шаля.

Тот сидел под старой липой,
Победитель в Измаиле,
И, склонен над приказов бумажною кипой,
Шептал, умирая: «Мы победили!»

Над пропастью дядя скакал,
Когда русские брали Гуниб.
И от раны татарскою шашкой стекал
Ручей. — Он погиб.

То бобыли, то масть вороная
Под гулкий звон подков
Носила седоков
Вдоль берега Дуная.

Конюшен дедовских копыта,
Шагами русская держава
Была походами покрыта,
Товарищами славы.

Тот на Востоке служил
И, от пули смертельной не сделав изгиба,
Руку на сердце свое положил
И врагу, улыбаясь, молвил: «Спасибо».

Теперь родовых его имений
Горят дворцы и хутора,
Ряды усадебных строений
Всю ночь горели до утра.

Но, предан прадедовским устоям,
Заветов страж отцов,
Он ходит по покоям
И теребит концы усов.

В созвездье их войдет он сам!
Избранники столицы,
Нахмурив свои лица,
Глядят из старых рам.

1910

Я переплыл залив Судака...

Я переплыл залив Судака.
Я сел на дикого коня.
Я воскликнул:
России нет, не стало больше,
Ее раздел рассек, как Польшу.
И люди ужаснулись.
Я сказал, что сердце современного
русского висит, как нетопырь.
И люди раскаялись.
Я сказал:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Я сказал:
Долой Габсбургов! Узду
Гогенцоллернам!
Я писал орлиным пером. Шелковое,
золотое, оно вилось вокруг
крупного стержня.
Я ходил по берегу прекрасного озера,
в лаптях и голубой
рубашке. Я был сам прекрасен.
Я имел старый медный кистень
с круглыми шишками.
Я имел свирель из двух тростин и рожка
отпиленного.
Я был снят с черепом в руке.
Я в Петровске видел морских змей.
Я на Урале перенес воду из Каспия
в моря Карские.
Я сказал:
Вечен снег высокого Казбека, но мне
милей свежая
парча осеннего Урала.
На Гребенских горах я находил зубы ската
и серебряные
раковины вышиной с колесо фараоновой
колесницы.

Конец 1909 — начало 1910