Нарбут Владимир Иванович

(1888 — 1938)

Как при рождении человека должны быть расставлены звезды и планеты, чтобы в жизненной программе заложить бесконечные испытания судьбы? Вряд ли когда-то думал об этом Владимир Иванович Нарбут, родившийся на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черниговской губернии в семье мелкого помещика, происходившего из старинного литовского дворянского рода. Он просто их чувствовал и принимал как данность, продолжая идти по жизни, не удостаивая судьбу ни поклонами, ни компромиссами.

В 1905–1906 годах юноша перенес болезнь и операцию по удалению части стопы левой ноги, следствием которой стала хромота. За десять лет до этого отец напугал мальчика так, что он на всю жизнь остался заикой. В октябре 1912 года, чтобы избежать суда за издание своеобразного сборника стихов «Аллилуйя», молодой Нарбут вынужден скрываться от преследований властей и делить трудные будни с этнографической экспедицией в Абиссинии и Сомали, которые до этого никак не стояли в его жизненных приоритетах. В ночь на новый, 1918 год на семью Нарбута на родном хуторе было совершено бандитское нападение, убит родной его брат, а сам Владимир тяжело ранен, и из-за начинавшейся гангрены пришлось ампутировать кисть левой руки. В октябре 1919 года в Ростове-на-Дону он был арестован белогвардейской контрразведкой, освобожден из тюрьмы конармейцами, но почти через десять лет, в 1928 году, «белогвардейская» тюрьма аукнется неожиданным образом — Нарбут будет обвинен в «сокрытии ряда обстоятельств, связанных с пребыванием в плену у белых в 1919 г.» и исключен из партии. Странно в дальнейшей в его судьбе только то, что ему вообще удалось дотянуть до 1936 года, когда он был арестован по доносу по одному из фантастически фабрикуемых в тот период «расстрельных» дел и отправлен сначала в пересыльный лагерь под Владивостоком, а затем — в Магадан. В апреле 1938 года повторно судим и уничтожен.

Но самого Нарбута, судя по его деятельности, все эти навороты испытаний не очень останавливали. После окончания с золотой медалью Глуховской гимназии в 1906 году он вместе со своим старшим братом живет в Петербурге, учится в Петербургском университете сначала на математическом факультете, затем на факультете восточных языков, а затем на историко-филологическом. Первые его стихи опубликованы в конце 1908 года, а в 1910 году вышел его первый сборник пейзажной лирики. С начала 1911 года Нарбут руководил отделом поэзии студенческого журнала «Gaudeamus», в котором печатались В. Брюсов, М. Волошин, А. Толстой, А. Блок, И. Бунин. Тогда же он знакомится с кругом будущего «Цеха поэтов», в который он вступил с образованием «Цеха» осенью 1911 года и стал одним из адептов акмеизма, родившегося в недрах этого объединения.

К 1917 году Нарбут примкнул к левым эсерам, а после Февральской революции — к большевикам и вошел в Глуховский Совет рабочих депутатов, по заданию партии в 1918 году организовывал большевистскую печать в Воронеже и там же издавал «беспартийный» литературно-художественный двухнедельник «Сирена», в котором публиковались О. Мандельштам, А. Блок, А. Ремизов. В 1919 году участвовал в издании партийных журналов, в

1920 году возглавил Одесское отделение РОСТА, организовал в Одессе журналы «Лава» и «Облава» и познакомился с местными молодыми поэтами — Э. Багрицким, В. Катаевым и Ю. Олешей. В Одессе был издан сборник «Плоть» (1920), состоявший из стихотворений, написанных Нарбутом в 1912–1914 годах. Сборники «Красноармейские стихи» и «В огненных столбах», изданные в 1920 году, «Советская земля» в 1921-м включали стихи революционно-агитационного характера. Еще в 1921 году успел поруководить в Харькове Радиотелеграфным агентством, а с 1922 года работал в Москве — в Наркомпросе, в отделе печати ЦК РКП(б), и был редактором журналов «30 дней», «Всемирный следопыт» и «Вокруг света», основателем и председателем правления издательства «Земля и фабрика».

Его последней прижизненной книгой и вершиной его лирики стал сборник «Александра Павловна», изданный в 1922 году. Новая книга, которая должна была быть издана в 1936 году, выйти до ареста не успела. Владимир Нарбут, скорее всего, был готов к такому повороту событий. И все окружающие, в общем-то, тоже.

«Его поэзия в основном была грубо материальной, вещественной, нарочито корявой, немузыкальной, временами более того косноязычной... Но зато его картины были написаны не чахлой акварелью, а густым рембрандтовским маслом... Колченогий забирал самый-самый резкий, антипоэтический материал, причем отнюдь не старался его опоэтизировать. Наоборот. Он его ещё больше огрублял...», — вспоминал Валентин Катаев. И добавлял: «В этих ни на что не похожих, неуклюжих стихах мы как снег на голову ощутили вечное, безысходность колченогого, предчувствие его неизбежного конца».

Нарбут вряд ли стал бы возражать старому товарищу.

Нарбут Владимир Иванович

Как при рождении человека должны быть расставлены звезды и планеты, чтобы в жизненной программе заложить бесконечные испытания судьбы? Вряд ли когда-то думал об этом Владимир Иванович Нарбут, родившийся на хуторе Нарбутовка Глуховского уезда Черниговской губернии в семье мелкого помещика, происходившего из старинного литовского дворянского рода. Он просто их чувствовал и принимал как данность, продолжая идти по жизни, не удостаивая судьбу ни поклонами, ни компромиссами.

В 1905–1906 годах юноша перенес болезнь и операцию по удалению части стопы левой ноги, следствием которой стала хромота. За десять лет до этого отец напугал мальчика так, что он на всю жизнь остался заикой. В октябре 1912 года, чтобы избежать суда за издание своеобразного сборника стихов «Аллилуйя», молодой Нарбут вынужден скрываться от преследований властей и делить трудные будни с этнографической экспедицией в Абиссинии и Сомали, которые до этого никак не стояли в его жизненных приоритетах. В ночь на новый, 1918 год на семью Нарбута на родном хуторе было совершено бандитское нападение, убит родной его брат, а сам Владимир тяжело ранен, и из-за начинавшейся гангрены пришлось ампутировать кисть левой руки. В октябре 1919 года в Ростове-на-Дону он был арестован белогвардейской контрразведкой, освобожден из тюрьмы конармейцами, но почти через десять лет, в 1928 году, «белогвардейская» тюрьма аукнется неожиданным образом — Нарбут будет обвинен в «сокрытии ряда обстоятельств, связанных с пребыванием в плену у белых в 1919 г.» и исключен из партии. Странно в дальнейшей в его судьбе только то, что ему вообще удалось дотянуть до 1936 года, когда он был арестован по доносу по одному из фантастически фабрикуемых в тот период «расстрельных» дел и отправлен сначала в пересыльный лагерь под Владивостоком, а затем — в Магадан. В апреле 1938 года повторно судим и уничтожен.

Но самого Нарбута, судя по его деятельности, все эти навороты испытаний не очень останавливали. После окончания с золотой медалью Глуховской гимназии в 1906 году он вместе со своим старшим братом живет в Петербурге, учится в Петербургском университете сначала на математическом факультете, затем на факультете восточных языков, а затем на историко-филологическом. Первые его стихи опубликованы в конце 1908 года, а в 1910 году вышел его первый сборник пейзажной лирики. С начала 1911 года Нарбут руководил отделом поэзии студенческого журнала «Gaudeamus», в котором печатались В. Брюсов, М. Волошин, А. Толстой, А. Блок, И. Бунин. Тогда же он знакомится с кругом будущего «Цеха поэтов», в который он вступил с образованием «Цеха» осенью 1911 года и стал одним из адептов акмеизма, родившегося в недрах этого объединения.

К 1917 году Нарбут примкнул к левым эсерам, а после Февральской революции — к большевикам и вошел в Глуховский Совет рабочих депутатов, по заданию партии в 1918 году организовывал большевистскую печать в Воронеже и там же издавал «беспартийный» литературно-художественный двухнедельник «Сирена», в котором публиковались О. Мандельштам, А. Блок, А. Ремизов. В 1919 году участвовал в издании партийных журналов, в

1920 году возглавил Одесское отделение РОСТА, организовал в Одессе журналы «Лава» и «Облава» и познакомился с местными молодыми поэтами — Э. Багрицким, В. Катаевым и Ю. Олешей. В Одессе был издан сборник «Плоть» (1920), состоявший из стихотворений, написанных Нарбутом в 1912–1914 годах. Сборники «Красноармейские стихи» и «В огненных столбах», изданные в 1920 году, «Советская земля» в 1921-м включали стихи революционно-агитационного характера. Еще в 1921 году успел поруководить в Харькове Радиотелеграфным агентством, а с 1922 года работал в Москве — в Наркомпросе, в отделе печати ЦК РКП(б), и был редактором журналов «30 дней», «Всемирный следопыт» и «Вокруг света», основателем и председателем правления издательства «Земля и фабрика».

Его последней прижизненной книгой и вершиной его лирики стал сборник «Александра Павловна», изданный в 1922 году. Новая книга, которая должна была быть издана в 1936 году, выйти до ареста не успела. Владимир Нарбут, скорее всего, был готов к такому повороту событий. И все окружающие, в общем-то, тоже.

«Его поэзия в основном была грубо материальной, вещественной, нарочито корявой, немузыкальной, временами более того косноязычной... Но зато его картины были написаны не чахлой акварелью, а густым рембрандтовским маслом... Колченогий забирал самый-самый резкий, антипоэтический материал, причем отнюдь не старался его опоэтизировать. Наоборот. Он его ещё больше огрублял...», — вспоминал Валентин Катаев. И добавлял: «В этих ни на что не похожих, неуклюжих стихах мы как снег на голову ощутили вечное, безысходность колченогого, предчувствие его неизбежного конца».

Нарбут вряд ли стал бы возражать старому товарищу.


Стихи о России

О каких местах писал поэт

Октябрь, Октябрь...

Октябрь, Октябрь!
Какая память,
над алым годом ворожа,
тебя посмеет не обрамить
протуберанцем мятежа?
Какая кровь,
визжа по жилам,
не превратится вдруг в вино,
чтоб ветеранам-старожилам
напомнить о зиме иной?
О той зиме, когда метели
летели в розовом трико,
когда сугробные недели
мелькали так легко-легко;
о той зиме,
когда из фабрик
преображенный люд валил
и плыл октябрь, а не октябрик,
распятием орлиных крыл...
Ты был, Октябрь.
И разве в стуже,
в сугробах не цвела сирень?
И не твою ли кепку, друже,
свихнуло чубом набекрень?..

1920

России синяя роса...

России синяя роса,
крупитчатый, железный порох,
и тонких сабель полоса,
сквозь вихрь свистящая в просторах, —
кочуйте, Мор, Огонь и Глад, —
бичующее Лихолетье:
отяжелевших век огляд
на борозды годины третьей.
Но каждый час, как вол, упрям,
ярмо гнетет крутую шею;
дубовой поросли грубее,
рубцуется рубаки шрам;
и, желтолицый печенег,
сыпняк, иззябнувший в шинели,
ворочает белками еле
и еле правит жизни бег...
Взрывайся, пороха крупа!
Свисти, разящий полумесяц!
Россия — дочь!
Жена!
Ступай —
и мертвому скажи: «Воскресе».
Ты наклонилась, и ладонь
моя твое биенье чует,
и конь, крылатый, молодой,
тебя выносит — вон, из тучи...

1919

Россия

Щедроты сердца не разменяны,
и хлеб — все те же пять хлебов,
Россия Разина и Ленина,
Россия огненных столбов!
Бредя тропами незнакомыми
и ранами кровоточа,
лелеешь волю исполкомами
и колесуешь палача.
Здесь, в меркнущей фабричной копоти,
сквозь гул машин вопит одно:
— И улюлюкайте, и хлопайте
за то, что мне свершить дано!
А там — зеленая и синяя,
туманно-алая дуга
восходит над твоею скинией,
где что ни капля, то серьга.
Бесслезная и безответная!
Колдунья рек, трущоб, полей!
Как медленно, но всепобедная
точится мощь от мозолей.
И день грядет — и молний трепетных
распластанные веера
на труп укажут за совдепами,
на околевшее Вчера.
И Завтра... веки чуть приподняты,
но мглою даль заметена.
Ах, с розой девушка — Сегодня! — Ты
обетованная страна.

1918