Ростопчина Евдокия Петровна

(1811 — 1858)

Графиня Ростопчина столько же была известна своей красотой, сколько умом и поэтическим дарованием. По словам современников, небольшого роста, изящно сложенная, она имела неправильные, но выразительные и красивые черты лица. Большие, темные и крайне близорукие её глаза «горели огнём». Речь её, страстная и увлекательная, лилась быстро и плавно. Ее брат описывал ее так: «Одарённая щедро от природы поэтическим воображением, весёлым остроумием, необыкновенной памятью, при обширной начитанности на пяти языках, замечательным даром блестящего разговора и простосердечною прямотою характера при полном отсутствии хитрости и притворства, она естественно нравилась всем людям интеллигентным». В свете она была предметом многих сплетен и злословия, чаще всего оправданного — светская жизнь её нередко подавала повод. В то же время, будучи необычайной доброты, она много помогала бедным и всё, что получала от своих сочинений, отдавала князю Одоевскому для основанного им юношеского благотворительного общества любомудров. Ее социальный и материальный статус позволял ей жить в свое удовольствие — девочка родилась в Москве в семье, где отец был действительным статским советником, а дедушка и вовсе богачом, из наследников известного всей Москве миллионера Пашкова. Но кроме этого в семье и бабушка и дядя прославились драматическими и стихотворными произведениями, так что ничего удивительного не было в том, что любимица домашних Додо уже в 12 лет начала писать стихи.

Домашнее образование детей было поручено гувернёрам, которые обучали их истории, географии, арифметике, русской грамматике, иностранным языкам — французский, немецкий, итальянский, английский. В доме деда была большая библиотека, и Евдокия читала в подлиннике Гёте, Шекспира, Шиллера, Данте, Байрона.

В 1831 году друг дома П.А. Вяземский впервые опубликовал в альманахе «Северные цветы» её стихотворение «Талисман», ее друзья — ученик Благородного пансиона Михаил Лермонтов и студент университета Николай Огарёв — по первому зову будущей поэтессы стояли у дверей ее гостиной и давали литературные оценки. Еще и много лет спустя поклонники будут вспоминать эту милую и творческую, живую и блистательную юную поэтессу. А впереди — замужество, рождение детей, переезд в Петербург в 1836 году и ежегодные лето и осень в Воронежской губернии в имении мужа, в селе под названием Анна. В 1845 году уедет за границу, а вернется уже в Москву, император лично запретит ей жить в Петербурге, потому что ее стихотворение «Насильный брак» недвусмысленно предлагало оставить Польшу в покое и дать ей жить отдельно от нелюбимой империи.

В Москве обожание и поклонение почитателей и приверженцев продолжится с прежней силой, ее литературный салон пользовался популярностью, и знаменитые «субботы» в особняке на знаменитой Садовой посещали Ф.Н. Глинка, Н.В. Гоголь, М.П. Погодин, Ф.И. Тютчев, молодые А.Н. Островский и Л.Н. Толстой, Я.П. Полонский, А.М. Майков, Л.А. Мей, многие актеры — М.С. Щепкин, И.В. Самарин, пела Полина Виардо, играл Ф. Лист. Часто выезжая в подмосковное имение мужа Вороново, она пыталась там скрыться от новых реальностей — пришедших в литературу демократов-разночинцев с их политической полемикой в форме стихов и с отрицанием привычного для светской львицы монархического строя. Там же она узнала и о своей смертельной болезни.

А стихи Евдокии Ростопчиной — чудный поэтический дневник — и сейчас читают. Её мечта исполнилась, он «хранит её скромный след».

Ростопчина Евдокия Петровна

Графиня Ростопчина столько же была известна своей красотой, сколько умом и поэтическим дарованием. По словам современников, небольшого роста, изящно сложенная, она имела неправильные, но выразительные и красивые черты лица. Большие, темные и крайне близорукие её глаза «горели огнём». Речь её, страстная и увлекательная, лилась быстро и плавно. Ее брат описывал ее так: «Одарённая щедро от природы поэтическим воображением, весёлым остроумием, необыкновенной памятью, при обширной начитанности на пяти языках, замечательным даром блестящего разговора и простосердечною прямотою характера при полном отсутствии хитрости и притворства, она естественно нравилась всем людям интеллигентным». В свете она была предметом многих сплетен и злословия, чаще всего оправданного — светская жизнь её нередко подавала повод. В то же время, будучи необычайной доброты, она много помогала бедным и всё, что получала от своих сочинений, отдавала князю Одоевскому для основанного им юношеского благотворительного общества любомудров. Ее социальный и материальный статус позволял ей жить в свое удовольствие — девочка родилась в Москве в семье, где отец был действительным статским советником, а дедушка и вовсе богачом, из наследников известного всей Москве миллионера Пашкова. Но кроме этого в семье и бабушка и дядя прославились драматическими и стихотворными произведениями, так что ничего удивительного не было в том, что любимица домашних Додо уже в 12 лет начала писать стихи.

Домашнее образование детей было поручено гувернёрам, которые обучали их истории, географии, арифметике, русской грамматике, иностранным языкам — французский, немецкий, итальянский, английский. В доме деда была большая библиотека, и Евдокия читала в подлиннике Гёте, Шекспира, Шиллера, Данте, Байрона.

В 1831 году друг дома П.А. Вяземский впервые опубликовал в альманахе «Северные цветы» её стихотворение «Талисман», ее друзья — ученик Благородного пансиона Михаил Лермонтов и студент университета Николай Огарёв — по первому зову будущей поэтессы стояли у дверей ее гостиной и давали литературные оценки. Еще и много лет спустя поклонники будут вспоминать эту милую и творческую, живую и блистательную юную поэтессу. А впереди — замужество, рождение детей, переезд в Петербург в 1836 году и ежегодные лето и осень в Воронежской губернии в имении мужа, в селе под названием Анна. В 1845 году уедет за границу, а вернется уже в Москву, император лично запретит ей жить в Петербурге, потому что ее стихотворение «Насильный брак» недвусмысленно предлагало оставить Польшу в покое и дать ей жить отдельно от нелюбимой империи.

В Москве обожание и поклонение почитателей и приверженцев продолжится с прежней силой, ее литературный салон пользовался популярностью, и знаменитые «субботы» в особняке на знаменитой Садовой посещали Ф.Н. Глинка, Н.В. Гоголь, М.П. Погодин, Ф.И. Тютчев, молодые А.Н. Островский и Л.Н. Толстой, Я.П. Полонский, А.М. Майков, Л.А. Мей, многие актеры — М.С. Щепкин, И.В. Самарин, пела Полина Виардо, играл Ф. Лист. Часто выезжая в подмосковное имение мужа Вороново, она пыталась там скрыться от новых реальностей — пришедших в литературу демократов-разночинцев с их политической полемикой в форме стихов и с отрицанием привычного для светской львицы монархического строя. Там же она узнала и о своей смертельной болезни.

А стихи Евдокии Ростопчиной — чудный поэтический дневник — и сейчас читают. Её мечта исполнилась, он «хранит её скромный след».


Стихи О посёлке Анна

О каких местах писал поэт

Село Анна

Зачем же сладкою тревогой сердце бьется
При имени твоем, пустынное село,
И ясной думою внезапно расцвело?
Зачем же мысль моя над дикой степью вьется,
Как пташка, что вдали средь облаков несется,
Но, в небе занята своим родным гнездом,
И пестует его и взором и крылом?..
Ведь прежде я тебя, край скучный, не любила,
Ведь прежде ссылкою несносной был ты мне:
Меня пугала жизнь в безлюдной тишине,
И вечных бурь твоих гуденье наводило
Унынье на меня; ведь прежде, средь степей,
С тоской боролась я, и там, в душе моей,
Невольно угасал жар пылких вдохновений,
Убитый немощью... Зачем же образ твой
Меня преследует, как будто сожалений
Ты хочешь от меня, приют далекий мой?..
Или в отсутствии немилое милее?
Иль всем, что кончено, и всем, чего уж нет,
В нас сердце дорожит? Иль самый мрак светлее,
Когда отлив его смягчит теченье лет?
Так память длинных дней, в изгнаньи проведенных,
Мне представляется, как радужная цепь
Дум ясных, грустных дум, мечтаний незабвенных,
Заветных, тайных грез... Безжизненная степь
Моею жизнию духовной наполнялась,
Воспоминаньями моими населялась.
Как тишь в волнах морских, как на пути привал,
Так деревенский быт в отшельнической келье
Существование былое прерывал
И созерцанием столичное веселье,
Поэзией шум света заменял.
От развлечения, от внешних впечатлений
Тогда отвыкнувши, уж я в себе самой
Для сердца и души искала наслаждений,
И пищи, и огня. Там ум сдружился мой
С отрадой тихою спокойных размышлений
И с самобытностью. Там объяснилось мне
Призванье темное. В глуши и тишине
Бедна событьями, но чувствами богата,
Тянулась жизнь моя. — Над головой моей
Любимых призраков носился рой крылатый,
В ушах моих звучал веселый смех детей;
И сокращали мне теченье длинных дней
Иголка, нитки, кисть, подчас за фортепьяном
Волненье томное, — когда былого сон,
Мелодией знакомой пробужден,
Опять меня смущал пленительным обманом...
И много счастливых, восторженных минут,
Сердечной радостью волшебно озаренных,
Прожито там, в степях... О, пусть они живут
Навеки в памяти и в мыслях сокровенных!..
А ты, затерянный, безвестный уголок,
Не многим памятный по моему изгнанью, —
Храни мой скромный след, храни о мне преданье,
Чтоб любящим меня чрез много лет ты мог
Еще напоминать мое существованье!

Июнь 1840