Старшинов Николай Константинович

(1924 — 1998)

Авторы биографических заметок о Николае Константиновиче Старшинове одинаково сухи и лаконичны: родился в Москве, в Замоскворечье, в многодетной семье, в 1942 году призван в армию и стал курсантом 2 го Ленинградского военного пехотного училища. В начале 1943 года в звании старшего сержанта попал на передовую, в августе в боях под Спас-Деменском получил тяжелое ранение. Из армии демобилизовался в 1944 году и сразу же поступил в Литературный институт имени А.М. Горького, который окончил лишь в 1955-м. В том же 1944 году Николай Старшинов женился на своей ровеснице, такой же фронтовичке и начинающей поэтессе Юлии Друниной. В 1947 году в журнале «Октябрь» Старшинов опубликовал поэму «Гвардии рядовой», первая книга стихотворений — «Друзьям» — вышла в 1951 году, а потом будут выходить десятки новых поэтических сборников. И, конечно, обязательное упоминание о том, что большое место в творчестве Николая Константиновича занимала тема Великой Отечественной войны. Также Старшинов, много ездя по стране, занимался собиранием частушек, которые время от времени издавал отдельными книжками. Еще напоминают, что поэт занимался переводами и был добрым, веселым, жизнелюбивым человеком.

И после этих цифр и сухих фактов так и хочется забежать с другой стороны Замоскворечья и приглянуться поближе к семье коренных москвичей с деревенскими корнями. Жили бедно, но все выучились, стали военными, учеными, инженерами, руководителями, а младший вот даже большим поэтом. Николай Константинович знал почему: «Каждый день после ужина за прибранным столом собиралась вся наша семья. И кто-то из старших братьев или сестра читали нам вслух стихи. Два, а то и три часа. Зато к четырнадцати-пятнадцати годам я очень неплохо знал русскую поэзию. Да и не только русскую. Пушкин, Лермонтов, Крылов, Кольцов, Некрасов, Тютчев, Фет, Никитин, Суриков, А.К. Толстой, Полонский, Апухтин, Бунин, Блок, Есенин, Маяковский и другие поэты с тех пор остались в моей памяти. А еще Лонгфелло, Беранже, Гейне и даже „Фауст“ Гёте».

Но первым серьезным и главным университетом для Николая станет война — в семнадцать лет, не успев даже сдать все экзамены, он встал в солдатский строй. Старший сержант, помощник командира пулеметного взвода — худенький замоскворецкий мальчишка с открытым, ясным и каким-то беззащитным взглядом. Один из многих, один из стольких. В августе 1943 года был тяжело ранен, обе ноги оказались перебиты, всю ночь полз к своим, волоча за собой винтовку и оставляя кровавый след. Чудом удалось избежать ампутации, но раны эти мучили до конца жизни. И, конечно, война отразилась в поэзии Старшинова, в его стихах нет особенного пафоса, как не бывало его никогда и в самом авторе, но есть подлинность чувства.

В Москву Старшинов вернулся в феврале 1944 года на костылях. Стал учиться в Литинституте, писал стихи, но с публикациями, а тем более с признанием, как поэта, все складывалось непросто. Его, как и некоторых других молодых, только входящих в литературу, обвиняли в «преувеличенной поэтизации автобиографических «мелочей жизни». «Мелочи», которые составили судьбу нескольких уничтоженных войной поколений, иногда критиковались, например, так: «В результате неправильно понятых „уроков войны“ мы наблюдаем порой своеобразный „неоимажинизм“, явление вреднейшее, глубоко чуждое нашей поэзии». Это дело обычное — еще не отгремели последние военные залпы, а отовсюду уже начали вылезать пересидевшие удачно лихолетье знатоки и говоруны-карьеристы, лучше всех знающие, как надо правильно «понимать уроки войны». Может, для того и хранила судьба парня с другого, непарадного берега Москвы-реки, чтобы смог он встать на защиту памяти и чести тех, кто уже не мог вернуться и что-то рассказать, да и тех, кто вернулся, но ненадолго — слишком другая жизнь после фронта и передовой началась в стране, приходилось ее запивать в рюмочных или просто на скамейках. И далеко не многим удалось преодолеть этот переходный барьер из войны в мирное и порой очень чужое бытие. А еще и для продолжения дела — преданного служения поэзии — Старшинов имел редкий дар учительства — ненавязчивый, уважительный и глубокий. И не перечесть имен поэтов, которые благодарны ему и за бескорыстную помощь, и просто за человеческое тепло. Критики тонко намекают, что он не самый гениальный поэт современности, а почитатели и ученики Николая Константиновича напоминают, что великий Пушкин памятник себе ставил не за свою гениальность, а за «милость к падшим». У поэта Старшинова за спиной остались миллионы других, кому нужна была защита их памяти, — «павших» и не вернувшихся с полей войны. Так что его чеканные, пронзительные строки о войне, любви, природе пришлись очень кстати. И остались с новыми поколениями, несмотря ни на что.

Старшинов Николай Константинович

Авторы биографических заметок о Николае Константиновиче Старшинове одинаково сухи и лаконичны: родился в Москве, в Замоскворечье, в многодетной семье, в 1942 году призван в армию и стал курсантом 2 го Ленинградского военного пехотного училища. В начале 1943 года в звании старшего сержанта попал на передовую, в августе в боях под Спас-Деменском получил тяжелое ранение. Из армии демобилизовался в 1944 году и сразу же поступил в Литературный институт имени А.М. Горького, который окончил лишь в 1955-м. В том же 1944 году Николай Старшинов женился на своей ровеснице, такой же фронтовичке и начинающей поэтессе Юлии Друниной. В 1947 году в журнале «Октябрь» Старшинов опубликовал поэму «Гвардии рядовой», первая книга стихотворений — «Друзьям» — вышла в 1951 году, а потом будут выходить десятки новых поэтических сборников. И, конечно, обязательное упоминание о том, что большое место в творчестве Николая Константиновича занимала тема Великой Отечественной войны. Также Старшинов, много ездя по стране, занимался собиранием частушек, которые время от времени издавал отдельными книжками. Еще напоминают, что поэт занимался переводами и был добрым, веселым, жизнелюбивым человеком.

И после этих цифр и сухих фактов так и хочется забежать с другой стороны Замоскворечья и приглянуться поближе к семье коренных москвичей с деревенскими корнями. Жили бедно, но все выучились, стали военными, учеными, инженерами, руководителями, а младший вот даже большим поэтом. Николай Константинович знал почему: «Каждый день после ужина за прибранным столом собиралась вся наша семья. И кто-то из старших братьев или сестра читали нам вслух стихи. Два, а то и три часа. Зато к четырнадцати-пятнадцати годам я очень неплохо знал русскую поэзию. Да и не только русскую. Пушкин, Лермонтов, Крылов, Кольцов, Некрасов, Тютчев, Фет, Никитин, Суриков, А.К. Толстой, Полонский, Апухтин, Бунин, Блок, Есенин, Маяковский и другие поэты с тех пор остались в моей памяти. А еще Лонгфелло, Беранже, Гейне и даже „Фауст“ Гёте».

Но первым серьезным и главным университетом для Николая станет война — в семнадцать лет, не успев даже сдать все экзамены, он встал в солдатский строй. Старший сержант, помощник командира пулеметного взвода — худенький замоскворецкий мальчишка с открытым, ясным и каким-то беззащитным взглядом. Один из многих, один из стольких. В августе 1943 года был тяжело ранен, обе ноги оказались перебиты, всю ночь полз к своим, волоча за собой винтовку и оставляя кровавый след. Чудом удалось избежать ампутации, но раны эти мучили до конца жизни. И, конечно, война отразилась в поэзии Старшинова, в его стихах нет особенного пафоса, как не бывало его никогда и в самом авторе, но есть подлинность чувства.

В Москву Старшинов вернулся в феврале 1944 года на костылях. Стал учиться в Литинституте, писал стихи, но с публикациями, а тем более с признанием, как поэта, все складывалось непросто. Его, как и некоторых других молодых, только входящих в литературу, обвиняли в «преувеличенной поэтизации автобиографических «мелочей жизни». «Мелочи», которые составили судьбу нескольких уничтоженных войной поколений, иногда критиковались, например, так: «В результате неправильно понятых „уроков войны“ мы наблюдаем порой своеобразный „неоимажинизм“, явление вреднейшее, глубоко чуждое нашей поэзии». Это дело обычное — еще не отгремели последние военные залпы, а отовсюду уже начали вылезать пересидевшие удачно лихолетье знатоки и говоруны-карьеристы, лучше всех знающие, как надо правильно «понимать уроки войны». Может, для того и хранила судьба парня с другого, непарадного берега Москвы-реки, чтобы смог он встать на защиту памяти и чести тех, кто уже не мог вернуться и что-то рассказать, да и тех, кто вернулся, но ненадолго — слишком другая жизнь после фронта и передовой началась в стране, приходилось ее запивать в рюмочных или просто на скамейках. И далеко не многим удалось преодолеть этот переходный барьер из войны в мирное и порой очень чужое бытие. А еще и для продолжения дела — преданного служения поэзии — Старшинов имел редкий дар учительства — ненавязчивый, уважительный и глубокий. И не перечесть имен поэтов, которые благодарны ему и за бескорыстную помощь, и просто за человеческое тепло. Критики тонко намекают, что он не самый гениальный поэт современности, а почитатели и ученики Николая Константиновича напоминают, что великий Пушкин памятник себе ставил не за свою гениальность, а за «милость к падшим». У поэта Старшинова за спиной остались миллионы других, кому нужна была защита их памяти, — «павших» и не вернувшихся с полей войны. Так что его чеканные, пронзительные строки о войне, любви, природе пришлись очень кстати. И остались с новыми поколениями, несмотря ни на что.


Стихи О Владимире

Стихи о России

О каких местах писал поэт

Борозда

1
И каждый да получит по заслугам!..
Чтоб хлеб с картошкой были на столе,
Мой дед Никита век ходил за плугом
По нашенской владимирской земле.

И, понукая ласково кобылу,
Он до колен проваливался в пласт.
И думал, что земля ему и силу,
И бодрость духа, и достаток даст.

Силенку-то мой дед имел,
И кроме
Он слыл весельчаком...
Да вот беда —
В его большом и многодетном доме
Достатка не случалось никогда.

От недородов и долгов измучась,
Он сам не охладел к родным краям,
Но разделить свою крутую участь
Не пожелал подросшим сыновьям.

Голодным псом глядеть из подворотни?
Считаться самых низменных кровей?..
Нет, в городе оно куда вольготней!
И он в Москву отправил сыновей.

2
Да, я родился в этом дивном граде
Среди асфальта, стали и стекла.
И жизнь моя не по лазурной глади —
По каменному руслу протекла.

Гонял в трамваях.
Восседал в конторах.
Стоял в цеху гремящем у станка...
И на родных владимирских просторах
Не вырастил вовек ни колоска.

Бывал в театрах. И купался в ванной.
Достаточно прилично был одет...
Конечно, это — край обетованный,
О нем и не мечтал мой бедный дед.

И мне теперь уже не измениться —
Как жизнь сложилась, так и доживу...
Но иногда такое вдруг приснится,
Чего и не представишь наяву.

...Заря.
Туман висит над ближним лугом.
Еще дрожит озябшая звезда.
Горит роса.
А я иду за плугом.
И тянется за мною борозда...

1976

Песня

Расшумелось сине море.
Возле моря я бреду.
У меня такое горе,
Что я места не найду.

Впереди поселок дачный
Крыши поднял в синеву.
Но хожу я мрачный-мрачный —
Что живу, что не живу.

Как я скорбь свою осилю,
Как потомки нас простят:
На глазах у всех Россию
Черны вороны когтят.

Днем и ночью, днем и ночью
Рвут ее впадая в хмель…
И летят по миру клочья
Наших дедовских земель.

Расшумелось сине море,
Раскричалось воронье…
Ой ты, горе, мое горе
Горе горькое мое.

1994

Ракет зеленые огни...

Ракет зеленые огни

По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули.

Приказ: «Вперед!»
Команда: «Встать!»
Опять товарища бужу я.
А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал — чужую.

Когда, нарушив забытье,
Орудия заголосили,
Никто не крикнул: «За Россию!..»
А шли и гибли
За нее.

1944

Россия

..........................................

Она меняется с годами
В своей державной высоте.
И мы гордимся все упрямей:
«И Русь не та, и мы не те!»

Но как бы это к неким срокам,
Достигнув новой высоты,
Не исказить нам ненароком
Ее прекрасные черты.

А то потом найдем кручину:
Ну, хорошо ли, если мать
Уж так изменится, что сыну,
Что даже сыну не узнать?

Вот он дождется с нею встречи,
И вдруг, смотри, беда стряслась;
Ни прежней, с детства милой речи,
Ни русых кос,
Ни синих глаз...

Россия-мать,
Святой и зримый
Да будет жребий твой велик!
Но сохрани неповторимый
Свой материнский светлый лик.

1970

Солдаты мы...

Солдаты мы.
И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад.
Мы сами рассказать должны по праву
О нашем поколении солдат.

О том, что было, — откровенно, честно...
А вот один литературный туз
Твердит, что совершенно неуместно
В стихах моих проскальзывает грусть.

Он это говорит и пальцем тычет,
И, хлопая, как друга, по плечу,
Меня он обвиняет в безразличье
К делам моей страны...
А я молчу.

Нотации и чтение морали
Я сам люблю.
Мели себе, мели...
А нам судьбу России доверяли,
И кажется, что мы не подвели.

1945